Рельсы под луной - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

– Ну да, – сказал начальник, подумав и подымив. – Я так полагаю, он и тут что-то такое придумал. Уж не знаю что. Но что-то было, раз ни у кого из семерых и мысли не возникло Катьку арестовать… Я бы тебе много порассказал, Валерьяныч, я местный, только в нашем положении, да с партийными билетами в карманах, вести такие беседы ну никак негоже… Ни к чему. – И словно проснулся, стал деловым, собранным: – Ну, что теперь? Можем мы наверх отписать правдочку?

– Да ни в коем случае, – сказал я, не раздумывая.

– Вот именно, – кивнул Луганцев. – Не всякую правдочку нужно тащить на люди… Напишешь просто: ввиду оплошности засады бандит Бармин, отстреливаясь, сумел уйти в тайгу. Бывает. Ребята будут молчать, как немые. Взыскание я вам всем, конечно, вкачу, как в таком деле без взыскания? Но ты особенно не переживай. Просто никак нельзя без взыскания при таком упущении, начальство не поймет… Да и чекист ты без году неделя, сплоховал по неопытности, случается… Скажем, по трое суток ареста – отбывать необязательно ввиду сложности обстановки, когда каждый человек на счету и не должен на гауптвахте отсиживаться…

– Может, все же Катьку…

Он отфыркнулся, помолчал:

– Знаешь, Валерьяныч, что я думаю? Что Катьки уже в деревне днем с огнем не найдешь. Такое у меня отчего-то впечатление. Да и на кой она нам черт, если подумать… Иди, Валерьяныч, пиши быстренько правильную бумагу, как по оплошности упустил Бармина. А то нам через час в Привалово скакать, там Скойбеда похозяйничал…

На этом все и кончилось. Правильную бумагу я написал, и она ушла в губчека, где не вызвала ни особого интереса, ни особого гнева: и потому, что такое не раз случалось, и потому, что Бармин был фигурой мелкой, не то что те атаманы с сотней-другой сабель. Трое суток ареста нам Луганцев влепил своим приказом – и мы их, как он и обещал, не отсиживали. Катька, как начальник и предвидел, из деревни исчезла в тот же день. Да и Бармин с того дня словно сгинул – за два месяца, что я там прослужил, о нем больше не было ни слуху ни духу. Никто со мной эту историю больше не обсуждал, и я ни с кем не стремился ее обсуждать – забыли, как будто и не было. Но, по моему личному убеждению, он, скорее всего, все же забрал свое золото, Катьку и ушел в Китай, может быть, со своими немногочисленными подручными – о них с тех пор тоже ни слуху ни духу.

Что еще? Луганцев не обманул: через два с лишним месяца, когда эскулапы меня все же соизволили признать годным к строевой без ограничений, в ЧК никто силком задерживать не стал, отпустили с неплохой характеристикой. И поехал я в Хабаровск, в свой конный полк. В тех местах никогда больше не был, даже близко. И никогда больше за всю жизнь ничего такого со мной не происходило, чему я только рад. И даже ни разу не снилось в кошмарах.

Однако в память впечаталось намертво, стоит перед глазами до сих пор: голая Катька на кровати, красавица, улыбается будто бы свысока, а у кровати – зверюга… И все это абсолютно не укладывается в материалистический взгляд на мир, но произошло на самом деле… Поверишь ты или нет…

Вот знаете, Сан Саныч, я почему-то отцу верю…

Фасоль в чашке

(Некоторые пояснения. Рассказчик – хакас, человек совершенно городской, с высшим образованием, чуточку обрусевший, в аале, как называются хакасские деревни, у родственников бывал редко, разве что по большим праздникам. Диссидентами ни он, ни я не были, откуда в нашей тогдашней глуши диссиденты в начале восьмидесятых – но кое-какие «неправильные» разговоры украдкой велись. В тот раз он как раз вернулся из аала, с чьего-то дня рождения. Нами было выпито…)

Саша, вечерком дед рассказал… Первый раз от него такое слышу.

Когда по нашим местам лютовал Гайдар, дед был пацаном, но помнит все хорошо, он и сейчас в полном порядке. Однажды человек десять, одни мужчины, собрались в доме у деда Боргоякова – Боргояков и по годам был дед, и деду приходился родным дедом. Пацана вроде бы хотели сначала выставить, но потом как-то не выгнали, и он сидел в уголке, слушал.

Дед Боргояков… нет, не шаман. Шаман – это серьезно. Они и тогда были, конечно, но старались спрятаться подальше – их частенько расстреливали. В целях борьбы с религиозными пережитками. А дед Боргояков… просто он помаленьку знал то и это: кровь остановить, погадать, подсказать, где искать отбившийся скот… Вот такие мелочи. У нас в языке для таких людей нет особого слова, но люди эти есть даже сейчас… Не колдуны… а просто вот такие…

Оказалось, люди пришли к деду гадать на Гайдара: что с ним будет, долго ли еще станет носиться по нашим местам, ну, в таком вот духе…

Дед еще с вчера замочил фасоль в чашке – положил горсточку, залил водой, поставил в уголок. А теперь достал. Одни фасолины разбухли, легли на дно, другие, сухие, так и остались плавать. Пацан все хорошо из угла видел. Боргояков долго гонял пальцем по воде те фасолины, что плавали, – так долго, что даже смотреть стало неинтересно. Но люди сидели, молчали, старались даже не шевелиться. Потом дед аккуратненько собрал плавающие в горсть, положил на стол, выгреб те, что лежали на дне, долго их мял меж ладонями, потом выбросил в поганое ведро. А остальные опять пустил плавать, но уже не просто гонял их пальцем, а долго на них дул, по-всякому, как-то так на разный манер. Эти он не выбрасывал в ведро, ушел из дома и вернулся с пустой чашкой – где-то во дворе выплеснул. Поставил чашку кверху донышком, помолчал. Потом заговорил, тихонько, буднично так…

– Здесь ему быть недолго. Скоро его не просто отправят в другое место, а совсем снимут солдатскую одежду. Потому что он больной, очень больной, так что не смогут дальше терпеть даже его начальники. Жить ему еще долго, но мирным человеком. Своих внуков он никогда не увидит. Какое-то другое место, очень далеко отсюда, и ему неожиданная смерть, и очень долго до мертвого никому не будет дела…